Публикации

Со смертью Михаила Рогинского в 2003 году его образ приобретает черты кано­нического для русского искусства второй половины XX века. Его искусство оказа­лось нужно всем. Например, людям, для кого продолжение живописных традиций русского авангарда - не пустой звук. Для них Рогинский оказывается наследником Древина, Машкова, раннего Кончаловско­го, живописцем по преимуществу. Его ис­кусство рассматривается как здоровая альтернатива концептуализму: не ирония, не коллаж, не жесткая структура, но по­гружение в стихию советской жизни, ин­терес к ее фактуре.

Любители отыскивать в русском искус­стве соответствия с параллельными за­падными течениями тоже довольны. «Рус­ским поп-артом» картины Рогинского на­звали еще в 60-е. Художник сопротивлял­ся такой оценке, резонно указывая на от­сутствие общества потребления, без кото­рого невозможен поп-арт. К нему прислу­шались и нашли другой аналог - итальян­ское arte povera.

Столь разные векторы интерпретации сходятся только в одном: Рогинский - дей­ствительно значительный художник. Его нельзя прописать только по одному адре­су. К тому же в своих интервью он выска­зывал суждения парадоксальные: то вспомнит с уважением соцреалиста Федо­ра Богородского, то скажет, что в живопи­си его современников было слишком мно­го искусства (для Рогинского это слово - синоним надуманности)

Начало успешной выставочной судьбе художника было положено большой ретроспективой «Пешеходная зона» в Треть­яковке (2002). Потом картины Рогинского оказывались на групповых выставках. По­явилась определенная мода на художни­ка, тем более что с таким упорством свою тему давно никто не отстаивал. Сам Ро­гинский держался в стороне от истеблиш­мента. Но премию «Мастер», тем более ценную, что присуждали ее не чиновники, но арткритики и искусствоведы, художник все-таки получил.

Выставка работ 90-х годов в Русском му­зее оказалась уже посмертной. Ее курато­ры попытались построить для художника подходящий контекст, подобрали в пандан Рогинскому картины учеников и близких по мироощущению художников. Получилось немного надуманно: слишком много искусства в работах Владимира Шинкарева или Константина Батынкова. Живопись Рогинского все же ближе попыткам Ильи Кабакова построить выжженный бюрократией микрокосмос «ма­ленького человека». В работах Рогинского 90-х годов чувствуется похожее стремление лишить мир румянца. Люди и вещи претворя­ются даже не в идеи, а в тени. И только тепло живописи способно их немного оживить.

Выставка «Свое иное» в ГЦСИ заполняет важную лакуну в наших знаниях о художнике. Здесь представлены работы, созданные в на­чале 80-х годов, то есть в первые годы эмиграции. Все они привезены из Парижа вдовой ху­дожника Лианой Рогинской. По сравнению с поздними работами эти вещи намного более жизнерадостны, даже игривы. Преобладают сиреневые и розовые тона. Жизнь, за редки­ми исключениями, изображена советская: гастрономы, столовые. Как часто бывает с Рогин­ским, мы сталкиваемся с интересным парадоксом: в 80-е, застойные, годы Россия пред­ставлялась ему намного более цветной и теплой, чем в 90-е, когда в вереницу серых домов и усталых людей стали вклиниваться реклам­ные билборды и книги в глянцевых обложках.

Интересно, что и этот период творчества Рогинского можно с легкой натяжкой «запа раллелить» с мировым контекстом. Как раз в начале 80-х поднималась новая волна фигуративной живописи, начинали немецкие «новые дикие» и нью-йоркская молодежь круга Энди Уорхола (кстати, одного из любимейших ху­дожников Рогинского). Рогинский 80-х делит с очередными (после художников arte povera) современниками любовь к размашистой ма­нере и ярким цветам. Его картины настолько молодо выглядят, что Рогинского точно бы объявили русским Жан-Мишелем Баскиа, ес­ли бы он начинал в те годы. Это сравнение ка­жется особенно точным по отношению к трем работам 1985 года, в композицию которых введен текст (на французском языке).

Рогинский, конечно, не «дикий», а мета­физический. Нельзя забывать, что его кар­тины написаны о советской повседневности, а не о парижской. Воссоздание покинутых городов и людей - задача по смыслу принци­пиально иная, чем экспресс-отклик на окру­жающий тебя урбанистический шум.

«Свое иное» способна только упрочить по­пулярность Рогинского. И, судя по всему, это не последние ожидающие нас сюрпризы. Не- выставленным остается «неоклассический» период Рогинского - середина-конец 70-х. Что нас ждет на встрече с ним, можно толь­ко догадываться.