Публикации
Со смертью Михаила Рогинского в 2003 году его образ приобретает черты канонического для русского искусства второй половины XX века. Его искусство оказалось нужно всем. Например, людям, для кого продолжение живописных традиций русского авангарда - не пустой звук. Для них Рогинский оказывается наследником Древина, Машкова, раннего Кончаловского, живописцем по преимуществу. Его искусство рассматривается как здоровая альтернатива концептуализму: не ирония, не коллаж, не жесткая структура, но погружение в стихию советской жизни, интерес к ее фактуре.
Любители отыскивать в русском искусстве соответствия с параллельными западными течениями тоже довольны. «Русским поп-артом» картины Рогинского назвали еще в 60-е. Художник сопротивлялся такой оценке, резонно указывая на отсутствие общества потребления, без которого невозможен поп-арт. К нему прислушались и нашли другой аналог - итальянское arte povera.
Столь разные векторы интерпретации сходятся только в одном: Рогинский - действительно значительный художник. Его нельзя прописать только по одному адресу. К тому же в своих интервью он высказывал суждения парадоксальные: то вспомнит с уважением соцреалиста Федора Богородского, то скажет, что в живописи его современников было слишком много искусства (для Рогинского это слово - синоним надуманности)
Начало успешной выставочной судьбе художника было положено большой ретроспективой «Пешеходная зона» в Третьяковке (2002). Потом картины Рогинского оказывались на групповых выставках. Появилась определенная мода на художника, тем более что с таким упорством свою тему давно никто не отстаивал. Сам Рогинский держался в стороне от истеблишмента. Но премию «Мастер», тем более ценную, что присуждали ее не чиновники, но арткритики и искусствоведы, художник все-таки получил.
Выставка работ 90-х годов в Русском музее оказалась уже посмертной. Ее кураторы попытались построить для художника подходящий контекст, подобрали в пандан Рогинскому картины учеников и близких по мироощущению художников. Получилось немного надуманно: слишком много искусства в работах Владимира Шинкарева или Константина Батынкова. Живопись Рогинского все же ближе попыткам Ильи Кабакова построить выжженный бюрократией микрокосмос «маленького человека». В работах Рогинского 90-х годов чувствуется похожее стремление лишить мир румянца. Люди и вещи претворяются даже не в идеи, а в тени. И только тепло живописи способно их немного оживить.
Выставка «Свое иное» в ГЦСИ заполняет важную лакуну в наших знаниях о художнике. Здесь представлены работы, созданные в начале 80-х годов, то есть в первые годы эмиграции. Все они привезены из Парижа вдовой художника Лианой Рогинской. По сравнению с поздними работами эти вещи намного более жизнерадостны, даже игривы. Преобладают сиреневые и розовые тона. Жизнь, за редкими исключениями, изображена советская: гастрономы, столовые. Как часто бывает с Рогинским, мы сталкиваемся с интересным парадоксом: в 80-е, застойные, годы Россия представлялась ему намного более цветной и теплой, чем в 90-е, когда в вереницу серых домов и усталых людей стали вклиниваться рекламные билборды и книги в глянцевых обложках.
Интересно, что и этот период творчества Рогинского можно с легкой натяжкой «запа раллелить» с мировым контекстом. Как раз в начале 80-х поднималась новая волна фигуративной живописи, начинали немецкие «новые дикие» и нью-йоркская молодежь круга Энди Уорхола (кстати, одного из любимейших художников Рогинского). Рогинский 80-х делит с очередными (после художников arte povera) современниками любовь к размашистой манере и ярким цветам. Его картины настолько молодо выглядят, что Рогинского точно бы объявили русским Жан-Мишелем Баскиа, если бы он начинал в те годы. Это сравнение кажется особенно точным по отношению к трем работам 1985 года, в композицию которых введен текст (на французском языке).
Рогинский, конечно, не «дикий», а метафизический. Нельзя забывать, что его картины написаны о советской повседневности, а не о парижской. Воссоздание покинутых городов и людей - задача по смыслу принципиально иная, чем экспресс-отклик на окружающий тебя урбанистический шум.
«Свое иное» способна только упрочить популярность Рогинского. И, судя по всему, это не последние ожидающие нас сюрпризы. Не- выставленным остается «неоклассический» период Рогинского - середина-конец 70-х. Что нас ждет на встрече с ним, можно только догадываться.