Публикации

2002
Вадим Захаров, Художник Михаил Рогинский. Взгляд изнутри., 2014, Москва

О Михаиле Рогинском почти все без исключения говорят, что он одарённый, интересный, без всяких “но”, художник. Слышал я это и от скептиков и лириков, от интеллектуалов и “простофиль”, от молодых художников и от старшего-поколения, настроенного более чувствительно к творческим успехам старых коллег. И я сам, когда бы ни зашла речь о том, кто из художников мне интересен, почти всегда упоминаю Михаила Рогинского – художника, которого лично знаю не очень хорошо (познакомился с ним уже после “перестройки”), Да и творчество его всегда оставалось в стороне от моих интересов в искусстве. И вот сейчас настал час расплаты – я должен объяснить самому себе, что это за феномен – Михаил Рогинский. Когда в конце семидесятых я появился на московской спене, Рогинский уже был в Париже. Его работы я впервые увидел у Лени Талочкина (к сожалению, недавно умершего). Помню Красную дверь. Розетку, Примусы Плитки, и ещё ряд работ. Спустя лет десять я увидел его работы, выполненные маслом на картоне от коробок. Это были в основном портреты безликих людей, запечатленных памятью лишь силуэтно. Тысячи таких силуэтов блуждают в наших головах не зная приюта и имени. Эти работы мне были понятны и опять интересны. А уже совсем недавно – года три тому назад – Миша сам опять интересны. А уже совсем недавно – года три тому назад – Миша сам показал мне свои работы у себя в парижской мастерской, где я и сделал фильм о нем. Выполненные на холстах, они были развешенны рядами один над другим по всем стенам мастерской, включая наклонные, мансардные. Сотни работ. Первое ощущение – отслоившихся от стены, за долгие годы, обоев. Более часа Рогинский в своём невероятно испачканном краской комбинезоне показывал и рассказывал, срывая со стен холсты, как профессиональный обойщик, и молниеносно вешая их обратно. Вот, собственно, и вся предистория. Писать о Михаиле Рогинском, в моём ключе его понимания, не просто. Вполне возможно, моя короткая, тезисная интерпретация его творчества будет ему чужда, возможно, даже неприятна. Но, видимо, я не смогу смотреть на его творчество по-другому. Очень надеюсь на его снисходительность. Первое, что приходит в голову, это мысль о невозможности наклеить на него какой бы то ни было ярлык. Наклейки типа “московский попартист 60-х”, “экспрессионист”, “примитивист” или “соцартист” как-то на нем не держатся, слетают. Не удаётся пристроить его и к какой-либо группе художников. Долго он ни с кем как-то не уживается. Уходит. В общем –одинокая фигура. Далее. Рогинский не традиционный художник, а скорее художник жеста. Возможно он не согласится со мной, но думаю, что большинство его работ это некий “плакатный выпад” против традиционной живописности и картинности. Его ранние попартистские работы и тем более работы парижского периода – вызов художественной традиции средствами самой традиции. Посмотрите, как “наплевательски свободно” они выполнены. Но это и не кабаковскис “картины”, живущие только в тотальном инсталляционном пространстве. Используемые им традиционные материалы – лишь комуфляж, под которым скрыта мощная энергия выпада. И именно эта энергия, а не колористические нюансы, создает образ интересного художника. Именно в этом он ближе к художникам концептуального направления, нежели к своим коллегам, художникам шестидесятых. Другой интересный аспект его творчества – “живописный фотодокументализм”. И в этом он актуален и интересен сегодня. Попарту всегда была свойственна фиксация настоящего, близкого, бытового. Это снимки банальности сиюминутного, спроецируемые в вечность. Рогинский, также начиная с метода фиксации (московские двери, розетки, примусы), доводит его в своих парижских сериях до абсурда, используя свою память как реди-мэйд. Десятки его живописных работ это не что иное, как выбрасывемые им из головы (как из фотоавтомата) снимки настоящего. Такое ощущение, что он вообще не прикасается к краскам, несмотря на то, что все вокруг – пол, потолок, стены, окна, включая и самого художника, облеплено, замазано густым слоем краски. Это ещё один, очень важный, комуфляж Рогинского. Большинство его работ это “монохромные снимки”: портреты людей, сцены-на улице, в больнице, в магазине, воспроизводимые его памятью досконально точно и одновременно образно размыто. И опять важно, что это снимки не-прошедшего, а настоящего, сделанные каким-то сиюминутным, невероятным способом, преодолевающим реальное расстояние в тысячи километров от Парижа до Москвы. И именно к этому перманентному настоящему, а не к изображенному на его картинах, и обращены его тексты-комментарии. Рогинский активно вводит слово во многие работы. Я не могу относиться к этому лишь как к декоративному элементу. Это – активный диалог с настоящим, где текст и изображение, переплетаясь, не сливаются в декоративную бессмыслицу, а сосуществуют параллельно, давая друг другу возможность ясно говорить о времени своего бытия; Для его ранних работ не было необходимости в подобного рода визуализации комментария (бытие само декларировало себя – громко, вызывающе вербально). За исключением нескольких работ, изображения сами но себе несли мощный, опять-таки плакатный слоган. Его “Красные двери” – хороший пример этому. И последнее. Я стараюсь специально не касаться стиля и живописных достоинств его работ. Думаю об этом напишут другие и лучше, чем я. Но и в этом Рогинский интересен своей отстранённостью по отношению к форме описания интересующего его объекта. Краски, которые он использует в своём парижском периоде, сложно назвать красками. Это в основном серо-буро-лиловые тона (отсутствующие в парижской гамме) – пвета глины, земли, грязи серого города, серой одежды, лилово-пепельных (от холода и пьянства) лиц. Я сразу узнаю этот тон – это “цвет” советско-русского бытия. И в этом смысле он стопроцентный реалист. Правда, в какой-то момент мне почудилось, что “съёмка” Рогннского потеряла контакт с реальностью, стала анахронизмом, т.к колористический тон России с конца восьмидесятых начал меняться в сторону яркости, интенсивности, упругости. Но сейчас, спустя тринадцать лет после перестройки, я могу заметить, что цвета Рогинского никогда не потеряют своей актуальности. Видимо ни ему, ни мне, ни многим другим художникам и писателям никогда не уйти от черно-белой, буро-серой палитры России ни в живописи, ни в комментарии, ни в мыслях.

Источник: www.conceptualism-moscow.org

   0 / 0