Публикации
Как ни странно было себе представить еще месяц назад, Первая московская международная биеннале не только открылась, но и подошла к своему завершению. Не помешали ни морозы, ни дороги. Несмотря на многие сомнения и оговорки, встреча российского общества с современным искусством произошла. Общество, правда, не вполне отдает себе в этом отчет. Хотя официальные статистические данные выглядят почти утешительно: в среднем 1500 посетителей в выходные и 600 — в рабочие дни. Однако визуальные наблюдения показывают, что такие значительные проекты, как «Сообщники» в Третьяковке, стоят абсолютно пустые. И это несмотря на высшее одобрение газетно-журнальной критики. Кстати, основной проект биеннале — экспозиция в Музее Ленина, — поставленный критикой под сомнение, не остался без внимания. Но все эти рассуждения не особенно и актуальны, если вспомнить, что посетители биеннале, например, в далеком Сан-Паоло исчисляются миллионами. То есть можно констатировать печальную вещь: современное искусство оказалось вполне готово к встрече с российской столицей, но про г. Москву такого не скажешь. Здесь необходимо отметить и административный аспект — почти все инициативы, предполагавшие непосредственное взаимодействие с городской средой, были под разными предлогами отвергнуты. Но такова данность, и жаловаться здесь некому.
Но начнем по порядку, с центрального проекта, который созидали пять выдающихся знатоков актуального искусства. Может быть, он и обманул чьи-то ожидания. Но у него есть одно неоспоримое достоинство: в помещениях, где когда-то заседала Московская городская Дума, а потом экспонировались пальто, штиблеты и автомобиль Вождя мирового пролетариата, показали нынешнее пространственное искусство таким, каким оно является на самом деле. Здесь собраны разнообразные по технике и мыслительным устремлениям проекты молодых (старшему из них едва за 30) художников, проживающих едва ли не во всех странах мира. Всякий говорит о своем. Художник из Индии Субод Гупта повествует об острых пищевых добавках, влияющих на образ мысли (проект «Карри»), французский кореец Ку Джонг-А — об автомобильных пробках и уличной толчее, определяющих стиль жизни в развивающемся мегаполисе («Бабаку»), болгарин Иван Мудов попытался материализовать с помощью ветряной трубы ощущения человека в меняющихся социальных обстоятельствах («Ветер перемен»), а нигерийка из США Фатима Туггар в инсталляциях ищет выражения опыта человека, приспосабливающегося к чужой культуре. Всего в Музее Ленина выставлено 40 художников в разной степени близких друг другу и, может быть, не преднамеренно, но говорящих об одном — способах приспособления к современному миру. Если к этой экспозиции и можно предъявить претензии, то они в последнюю очередь могут быть адресованы кураторам, продемонстрировавшим множество замечательных качеств, первым из которых следует назвать добросовестность. Увы, молодые художники отличаются другими добродетелями. Они не демонстрируют воли к ясному высказыванию, к освоению материала и пространства и, в конце концов, к достижению поставленной перед собой цели. Коммуникация со зрителем оказывается затрудненной и несколько вялой, даже вопреки их собственным замыслам. Признать адекватно реализованными можно, пожалуй, только два проекта: уральской группы «Синие носы» и испанки Пилар Альбаррасин. Но их вряд ли можно рассматривать как молодых. Про остальных есть две версии: негативная, которая заключается в том, что художники иначе просто не умеют, и оптимистическая: что мы имеем дело с новыми эстетическими законами, где табуирована всяческая определенность.
Эту особенность актуального международного контекста выразительно оттеняет московская художественная ситуация, с 60-х годов ориентированная прямо в противоположную сторону. К энергичному публицистическому высказыванию и прямому контакту со зрителем. Эта старомодная установка, оплаченная столькими жертвами, до сих пор не утратила обаяния и непосредственности. Потому в любом окружении Михаил Рогинский (выставка в ГЦСИ) и Илья Кабаков (Мастерская на Страстном бульваре) выглядят столь современно, что уже никакого контекста не требуют. Более того, реконструкция хрестоматийной первой тотальной инсталляции Кабакова «16 веревок» через двадцать с лишним лет после создания, без всякого насилия могла бы быть включена в состав основного проекта. Старые мастера — они мастера и есть.
Лучшим, что могли увидеть московские зрители за прошедший месяц, следует признать работу французского художника Кристиана Болтански «Призраки Одессы». Болтански безусловно доказал сомневающимся, что инсталляция как жанр относится к пространственным искусствам, освоив руину во дворе московского Музея архитектуры. Для этого ему понадобились всего лишь сотня поношенных пальто и безукоризненное чувство формы. Он продемонстрировал тот случай, когда как-то даже неловко говорить о том, из чего вещь сделана, к какому направлению относится, какую художественную идеологию представляет. Тем более бессмысленно напоминать о сюжетном алиби. Еврейские бабушка и дедушка французского классика когда-то счастливо бежали из красной Одессы и всю жизнь ностальгически переживали потерю любимого города, который остался теперь разве что на географической карте и в инсталляции Болтански, реального приморского города никогда не видевшего.
Не видел он до открытия биеннале и Россию вообще. Но заиндевевшая фактура композиции и ее неподдельный пронзительный пафос провоцируют вспомнить все банальности о единстве формы и содержания и побеждающих время и расстояния прозрениях творца. Важно отметить и еще один аспект появления Кристиана Болтански в Москве. Он так же, как и Илья Кабаков, продемонстрировал, как выглядит настоящая звезда, классик без страха и упрека. С производством звезд свежих и столь же ярких в нашей культуре возникают некоторые проблемы.
О чем ярко свидетельствует выставка под кричащим названием Starz, развернутая в филиале Музея современного искусства в Ермолаевском переулке. Внешне проект действительно выглядит звездным. В нем участвуют лучшие из лучших — Олег Кулик, Владимир Дубосарский и Александр Виноградов, группа АЕС+Ф, а также Владислав Мамышев-Монро. Блестящие и восхитительные, они как-то навевают неприятные мысли о фальсифицированных драгоценностях (что подчеркивает созвучие названия со словом «Страз») и самопровозглашенных административных формированиях. При этом каждый из участников в отдельности заслужил полное и безусловное право называться звездой и кумиром. Но нельзя не отметить, что хотя в названии и угадывается невеселая самоирония, но доля шутки в нем не представляется достаточной. Ситуацию усугубляет само местоположение экспозиции. Настоящим звездам место в настоящем Музее современного искусства, а не в симулякре, сварганенном под этим именем З. К. Церетели.
Но наши сегодняшние звезды вообще существуют в специальных обстоятельствах. Им не удается почувствовать себя вполне самостоятельными фигурами, способными обустраивать свои контексты. По-видимому, это и привело некоторых из них к участию в таком проекте, как «Россия 2» Марата Гельмана, цифра в названии которого невольно подчеркивает всю двусмысленность протестного замысла. Замечательно, что в своем проекте, направленном на полемику с нынешней властью, куратор использует те же работы тех же художников, что недавно включал в экспозиции, эту власть прославляющие. Склонность к таким стратегиям объясняется, наверное, шокирующей внеисторичностью мышления создателя проекта.
Верное противоядие от которого — последовательная и тщательная музейная работа. Высокий образец которой на биеннале продемонстрировал коллектив Отдела новейших течений Третьяковской галереи во главе с Андреем Ерофеевым, подготовившим упоминавшуюся уже выставку «Сообщники. Коллективные и интерактивные произведения в русском искусстве 1960 — 2000 годов». Эта огромная выставка — торжественный гимн мастерству куратора и хранителя. Из строительного мусора, того самого «сора» зримо явлена история русского искусства второй половины прошлого века и создано увлекательное шоу.
Девизом биеннале была избрана ускользающая формула «Диалектика надежды». Возможно, авторы и сами не подозревали, сколь точным этот девиз окажется. Надежда, она, конечно, вещь не обременительная, питает юношей, дает усладу старцам, но иногда хочется чего-нибудь, кроме диалектики. Ну хоть какой-нибудь определенности. Чтобы будущее юношей было сколько-нибудь предсказуемо, а старцы были сколько-нибудь обихожены. Будем верить, что к следующей биеннале диалектическая борьба принесет ощутимые плоды.